Друсс-Легенда, стр. 22

Коллан подождал, пока он окажется в нескольких шагах, и атаковал, направив саблю в грудь незнакомца. Клинки со звоном столкнулись. Незнакомец отразил выпад Коллана и нанес молниеносный ответный удар, целя в горло. Коллан отскочил — острие чужого меча на какой-то дюйм разминулось с его глазом.

— Ты скор на руку, приятель, я тебя недооценил.

— Случается.

Коллан атаковал вновь, прибегнув на сей раз к целой серии ударов, направленных в шею и живот. Клинки сверкали при луне, звон стали эхом катился по набережной, и окна окрестных домов стали открываться. Продажные женщины, лежа на подоконниках, подбадривали бойцов, нищие выползали из переулков. Посетители ближней таверны высыпали наружу, образовав около сражавшихся широкий круг.

Коллан чувствовал себя на высоте. Он успешно теснил незнакомца и уже понимал, с кем имеет дело. Противник был проворен, гибок и хладнокровен, но уже немолод, и чувствовалось, что он угасает. Поначалу он предпринял несколько контратак, но теперь едва поспевал отражать удары. Коллан сделал финт, крутнулся на месте, ткнул клинком вперед. Незнакомец не успел заслониться, и сабля проткнула ему левое плечо. Коллан отскочил назад, выдернув клинок.

— Ну, старик, пора умирать.

— И то верно, а что при этом чувствуешь?

— В храбрости тебе, надо признать, не откажешь, — засмеялся Коллан. — Скажи перед смертью, что я тебе такого сделал? Увел жену? Испортил дочку? Или тебя кто-то нанял?

— Я Шадак.

— Значит, ночь все-таки не пропала зря. Смотрите — это великий Шадак! — крикнул Коллан, обращаясь к зрителям. — Прославленный охотник, непобедимый боец. Смотрите, как он обливается кровью! Вы будете рассказывать своим детям о его гибели — о том, как Коллан убил живую легенду. — Он вскинул саблю, насмешливо салютуя противнику. — Наш поединок доставил мне большое удовольствие, старик, но пришла пора его кончать. — Коллан прыгнул вперед, направив рубящий удар в правый бок. Шадак парировал, и Коллан, сделав круговое движение запястьем, послал саблю поверх его меча к незащищенной шее. Это был испытанный смертельный удар, к которому Коллан прибегал множество раз, — но Шадак качнулся влево, и сабля задела его правое плечо. Коллан ощутил жгучую боль в животе, посмотрел вниз и с ужасом увидел вонзившийся в тело меч.

— Отправляйся в ад! — прошипел Шадак, выдернув клинок. Коллан с воплем рухнул на колени, сабля лязгнула о камни мостовой. Сердце бешено колотилось, боль жгла каленым железом.

— Помогите! — крикнул он.

Толпа затихла. Коллан упал ничком на камни. «Не может быть, чтобы я умер, — подумал он. — Только не я, не Коллан».

Боль сменилась успокоительным теплом, окутавшим страдающий ум. Коллан открыл глаза и увидел перед собой блестящую саблю. Он потянулся к ней, коснувшись пальцами рукояти.

«Я еще одержу победу! — сказал он себе. — Сейчас.»

Шадак убрал меч в ножны, глядя на мертвого врага. Нищие уже стягивали с убитого сапоги и срывали пояс. Шадак повернулся и пошел прочь, расталкивая толпу.

Он увидел Зибена на коленях рядом с недвижным Друссом и сердце его упало. Шадак быстро подошел к ним и тоже опустился на колени.

— Он умер, — сказал Зибен.

— Не дождешься, — процедил Друсс. — Помоги мне встать.

— Как же, убьешь такого, — усмехнулся Шадак, и они подняли Друсса на ноги.

— Она там, — сказал он, глядя вслед кораблю, медленно исчезающему на далеком горизонте.

— Я знаю, дружище, — мягко ответил Шадак, — но мы отыщем ее. А теперь тебе нужен лекарь.

Книга вторая. ДЕМОН ТОПОРА

Пролог

Корабль отошел от пристани, колеблемый легкой вечерней зыбью. Ровена стояла на корме рядом с маленьким Пудри. Наверху у руля, невидимый им, стоял вентрийский купец Кабучек. Высокий и тощий как скелет, он смотрел на пристань. Он видел, как неизвестный воин сразил Коллана и как могучий дренай разогнал целую шайку головорезов. Чего только не совершают мужчины ради любви.

Кабучек вспомнил дни своей юности в Варсиписе и свое влечение к юной деве Гаренини. «Любил ли я ее, — подумал он. — Или это время стремится расцветить серое прошлое?»

Корабль приподнялся на волне, близясь к выходу из гавани. Кабучек обратил взор на девушку. Коллан продешевил. Пять тысяч серебром за такой талант — это просто смехотворно. Кабучек ожидал увидеть шарлатанку, ловкую притворщицу, но она взяла его за руку, посмотрела в глаза и сказала только одно слово: «Гаренини». Кабучек постарался не выдать себя. Вот уже двадцать пять лет он не слышал этого имени, и Коллан никак не мог знать о его юношеской влюбленности. Уже убедившись в истинности ее дара, Кабучек тем не менее задал ей множество вопросов и наконец сказал Коллану: «Что ж, кое-какие способности у нее есть. Что просишь?» «Пять тысяч». «Заплати ему, — приказал Кабучек Пудри, своему евнуху, скрывая торжествующую улыбку и с удовольствием видя замешательство Коллана. — Я сам доставлю ее на корабль».

Теперь, видя, как близко был воин с топором, Кабучек хвалил себя за предусмотрительность. Пудри внизу тихо говорил женщине:

— Я молюсь, чтобы твой муж остался жив. — Два дренайских воина на пристани опустились на колени рядом с телом павшего.

— Он будет жить, — со слезами на глазах ответила Ровена. — и последует за мной.

«Если он это сделает, — подумал Кабучек, — я велю убить его».

— Он питает к тебе большую любовь, Патаи, — говорил Пудри. — Так и должно быть между мужем и женой — но в жизни это редкость. У меня самого было три жены, и ни одна из них меня не любила. Хотя брак с евнухом не назовешь удачным.

Ровена смотрела, как фигурки на пристани становятся все меньше и огни Машрапура превращаются в далекие мерцающие свечки. Она со вздохом опустилась на сиденье у борта, понурила голову, и слезы потекли у нее из глаз. Пудри, сев рядом, обнял ее тонкой ручонкой за плечи.

— Поплачь, поплачь — это хорошо, — шептал он и гладил ее по спине, словно маленькую. Кабучек спустился к ним и приказал Пудри:

— Отведи ее в мою каюту.

Ровена подняла взгляд на суровое лицо своего нового господина. Длинный нос загнут, словно клюв у орла, и она никогда еще не видела такой темной, почти черной, кожи. Но глаза под густыми бровями светятся яркой голубизной. Пудри подал Ровене руку, и они вместе последовали за купцом вниз по ступенькам, в кормовую каюту. Там горели фонари, висящие на бронзовых крючьях низких дубовых стропил.

Кабучек сел за полированный стол красного дерева.

— Брось руны и скажи, что ждет нас в пути, — велел он Ровене.

— Я не умею бросать руны.

— Так сделай что умеешь, женщина. Море изменчиво, и я хочу знать, что нам предстоит.

Ровена села напротив него и попросила:

— Дай мне руку.

Он ударил ее ладонью по лицу не сильно, но чувствительно.

— Обращайся ко мне на «вы» и добавляй «хозяин», — ровным голосом произнес он. В ее ореховых глазах он не увидел ни гнева, ни вызова — они будто изучали его. И ему, как ни смешно, захотелось извиниться за пощечину Впрочем, он не намеревался причинить ей боль — хотел только указать, где ее место. Кабучек откашлялся. — Ты должна привыкать к вентрийским порядкам. За тобой будут ухаживать, будут хорошо кормить, в твоем помещении будет тепло зимой и прохладно летом. Но не забывай, что ты рабыня. Ты принадлежишь мне, ты моя собственность — поняла?

— Поняла, хозяин, — ответила Ровена с чуть излишним нажимом, но без дерзости.

— Вот и хорошо. А теперь перейдем к делу. — И он протянул ей руку.

Ровена, коснувшись его ладони, поначалу не увидела ничего, кроме недавнего прошлого: сговор Кабучека с изменниками, убившими вентрийского императора, ястребиное лицо одного из них Кабучек стоял перед ним на коленях, и на рукаве того человека была кровь. В уме мелькнуло имя — Шабаг.

— Что ты сказала? — злобно прошипел Кабучек. Ровена, заморгав, поняла, что произнесла имя вслух.