Царь Каменных Врат, стр. 49

— Я не стану драться с вами. Но что мне сказать Иоахиму, когда я вновь увижусь с ним? И что скажете ему вы, когда сами отправитесь прямой дорогой в Шеол? — Воин заколебался. К Мухе подоспели Басурман, вооруженный двумя мечами, и Магир. Стража приготовилась к бою.

— Не трогайте его! — крикнул Магир. — Он князь и честно вызвал вашего господина на поединок.

— Спускайся, князь трусов, — подхватил Муха. — Твое время вышло!

Князь вылез на подоконник и спрыгнул с десятифутовой высоты на камни. Взметнулись белые одежды... Он взял у часового саблю и попробовал, как она уравновешена.

— Сейчас ты умрешь, — сказал он. — Я знаю — ты лжец. Ты не покойный князь, ты мошенник.

— Докажи! — бросил Муха. — Иди сюда. Я самый великий воин из всех, кто когда-либо жил на свете. Я обратил вспять надирские орды. Я сломал саблю Иоахима. Иди сюда и умри!

Князь облизнул губы, глядя в его сверкающие глаза. Пот прошиб правителя сатулов, и он понял, что обречен. Жизнь стала вдруг очень дорога ему — и надо же было выходить на бой с каким-то демоном из преисподней! У князя затряслись руки.

Он чувствовал на себе взгляды — во дворе собралось много сатулийских воинов, но он один, и никто не придет к нему на помощь. Надо атаковать — и это равносильно смерти. С диким воплем князь поднял саблю и ринулся вперед. Муха вонзил клинок ему в сердце, выдернул меч, и тело сползло на камни. Магир шагнул к Мухе.

— Теперь надо уходить. Они не станут чинить тебе препятствий, но вскоре последуют за тобой, чтобы отомстить за князя.

— Мне все равно. Я пришел сюда, чтобы привлечь их на свою сторону. Без них мы пропадем.

— У тебя есть чейямы, мой друг. Они пойдут за тобой хоть в самый ад.

Муха взглянул на мертвого князя.

— Он даже не пытался биться со мной — просто ринулся навстречу смерти.

— Он был пес и сын пса. Я плюю на него! Он не ровня тебе, господин мой, хотя и был первым среди сатулов бойцом.

— Да ну? — изумился Муха.

— Это так. Но он знал, что ты сильнее его, и это знание убило его прежде твоего меча.

— Экий дурак. Если бы он только...

— Рек, — сказал Басурман, — нам пора. Я приведу лошадей.

— Нет. Прежде я хочу похоронить Белдера.

— Мои люди займутся этим, — сказал Магир. — Твой друг прав — я велю привести лошадей. До нашего лагеря всего час пути, там мы отдохнем и обсудим, что делать дальше.

— Магир!

— Да, мой господин.

— Спасибо тебе.

— Я исполняю свой долг, князь. Я думал, что мне это будет тяжело, ибо чейямы не питают любви к дренайским воинам, — но ты оказался достойным.

— Скажи мне — кто вы, чейямы?

— Мы Кровопийцы, сыны Иоахима. Мы поклоняемся лишь одному богу: Шалли, Владыке Смерти.

— Сколько вас здесь?

— Только сто человек, князь. Но не суди о нас по количеству — суди по числу убитых, которых мы оставляем за собой.

17

Человек был зарыт по шею в плотно утоптанную сухую землю. Муравьи ползали по его лицу, и солнце палило бритую голову. Он слышал стук приближающихся копыт, но повернуться не мог.

— Чума на тебя и на весь твой род! — крикнул он.

Кто-то спешился, и благодатная тень упала на него. Подняв глаза, он увидел перед собой высокую фигуру в черном кожаном камзоле и сапогах для верховой езды — лица не было видно. Женщина держала лошадей, а мужчина в черном присел на корточки.

— Мы ищем становище Волков, — сказал он. Зарытый выплюнул заползшего в рот муравья.

— А мне-то что? Или ты думаешь, что меня вместо придорожного столба тут оставили?

— Я как раз подумываю, не выкопать ли тебя.

— Я бы на твоем месте не стал. В холмах позади тебя полным-полно Вьючных Крыс. Они тебя за это не похвалят.

«Вьючными Крысами» прозвали племя Зеленой Обезьяны лет двести назад, когда у них после одной битвы угнали лошадей и им пришлось тащить свои пожитки на себе. Другие племена не забыли об этом позоре и Обезьянам забыть не давали.

— Сколько их там? — спросил Тенака.

— Да кто их знает? Для меня они все на одно лицо. Тенака поднес кожаную флягу с водой ко рту зарытого, и гот жадно напился.

— Ты сам-то чей? — спросил Тенака.

— Хорошо, что ты прежде напоил меня, а потом уж спрашиваешь. Я Субодай из Копья.

Тенака кивнул. Волчья Голова ненавидела Копье по той причине, что тамошние воины свирепостью и мастерством не уступали Волкам.

Уважение к врагу не входило в обычаи надиров. К более слабым питали презрение, к более сильным — ненависть. Копье, хоть ни в чем и не превосходило Волков, относилось к последней категории.

— Как же это Копье поддалось Вьючным Крысам? — осведомился Тенака.

— Такое уж везение. — Субодай выплюнул еще нескольких муравьев. — Лошадь сломала ногу, и они вчетвером накинулись на меня.

— Только вчетвером?

— Мне нездоровилось.

— Я, пожалуй, все-таки тебя откопаю.

— Напрасно, Волчья Голова, — вдруг мне придется тебя убить?

— Стану я опасаться человека, которого могут осилить каких-то четверо Вьючных Крыс. Откопай его, Рения.

Тенака сел, поджав ноги, на землю и стал смотреть на холмы. Никакого движения там не наблюдалось, но он знал, что за ним следят. Он выпрямил свою надорванную спину — за последние пять дней ей стало намного лучше.

Рения разгребла утоптанную землю, отрыла связанные за спиной руки Субодая и разрезала путы. Он оттолкнул ее и сам завершил работу по своему избавлению. Не сказав Рении ни слова, он подошел к Тенаке и сел на корточки рядом с ним.

— Я решил не убивать тебя.

— Для человека из Копья ты очень умен, — сказал Тенака, по-прежнему глядя на холмы.

— Да, это так. А твоя женщина, я вижу, дренайка — мягкая.

— Я люблю мягких женщин.

— Ну да, у них есть свои достоинства. Не продашь ли мне меч?

— А чем заплатишь?

— Уведу лошадь у Вьючных Крыс.

— Твоя щедрость сравнима только с твоей самоуверенностью.

— Я тебя знаю: ты Пляшущий Клинок, наполовину дренай. — Субодай снял подпоясанный меховой полушубок и стряхнул муравьев с плотно сбитого могучего тела. Тенака не потрудился ответить — он смотрел на холмы, где клубилась пыль и люди садились на коней.

— Их там больше четырех, — заметил Субодай. — Так как насчет меча-то?

— Они уезжают, — сказал Тенака. — Вернутся с подкреплением. — Он подошел к своей лошади и сел в седло. — Будь здоров, Субодай!

— Погоди! А меч?

— Лошадь-то ты мне не пригнал.

— Пригоню, дай срок.

— Не дам. Что еще ты можешь предложить? Положение Субодая было безвыходным. Если его оставят здесь без оружия, он погибнет меньше чем через час. Он подумал, не напасть ли на Тенаку, но взглянул в его лиловые глаза и решил, что лучше не надо.

— Больше ничего. Зато ты, мне сдается, на этот счет что-то придумал.

— Ты поступишь ко мне в услужение на десять дней и проводишь меня к Волкам.

Субодай сплюнул.

— Все лучше, чем подыхать здесь. Десять дней, говоришь?

— Да.

— Считая нынешний?

— Да.

— Согласен. — Субодай протянул руку, и Тенака втянул его на лошадь позади себя. — Хорошо, что мой отец не дожил до этого дня, — проворчал надир.

Они тронулись рысью на север, и Субодай стал думать об отце. Сильный был человек и наездник отменный, но нрав имел бешеный.

Нрав-то его и погубил. После скачки, которую выиграл Субодай, отец обвинил сына в том, что тот ослабил подпругу его, отца, кобылы. Вслед за словами в ход пошли кулаки и ножи.

Субодай до сих пор помнил удивление на лице отца, когда нож сына вошел ему в грудь. Человек должен уметь сдерживать свой норов.

Надир перегнулся назад, уставив черные глаза на Рению. Хороша! Для степной жизни, может, и не годится — зато годится для другого.

Еще девять дней он послужит Пляшущему Клинку — а потом убьет его и заберет себе его женщину.

Да и кони тоже хороши. Субодай ухмыльнулся, вновь ощутив радость жизни.

Он возьмет себе женщину, возьмет лошадей и всеми натешится всласть.