Литературоведение - Страница 2

Трагическая судьба и правда "Тихого Дона", этого великого романа - тема книги известного советского литературоведа, журналиста и критика, выпускника журфака МГУ им. Ломономова, члена-корреспондента АН СССР и РАН, директора Института мировой литературы РАН, члена КПСС с 1958 года Феликса Федосьевича Кузнецова (родился 22 февраля 1931 года, деревня Маныловица, Северный край, РСФСР, СССР).  Автор рассказывает об истории поиска черновых рукописей первых двух книг романа, выкупленных, с помощью В.В. Путина, Российской академией наук, и впервые научно исследует рукопись как неоспоримое свидетельство принадлежности романа "Тихий Дон" М.А. Шолохову.  В книге впервые исследуются прототипы героев "Тихого Дона" - казаков станицы Вёшенской и близлежащих хуторов, прежде всего - Харлампия Ермакова, прототипа Григория Мелехова и командующего армией вёшенских повстанцев Павла Кудинова. В книге рассмотрена творческая биография М.А. Шолохова 1920-1030-х гг., раскрыта органическая преемственность "Тихого Дона" с "Донскими рассказами" и "Поднятой целиной", убедительно показана бездоказательность и несостоятельность домыслов "антишолоховедов". Хотя книга глубоко научна, читается она с неослабевающим интересом.  Работа сопровождена богатейшим документальным и иллюстративным материалом, что помогает установить истину: великий "Тихий Дон" написал гений русской литературы М.А. Шолохов.

В настоящей книге, рассматривающей развитие русской советской поэзии в первые годы революции и гражданской войны, особое внимание уделено становлению эстетических основ социалистического искусства, художественным исканиям его зачинателей, вопросам метода и стиля. При этом учитывалось то обстоятельство, что творчество Маяковского, Блока, Демьяна Бедного, Есенина и некоторых других поэтов широко охарактеризовано в ряде монографий. Поэтому представлялось целесообразным не освещать еще раз работу каждого из этих поэтов более или менее изолированно (в самостоятельных главах, «очерках»), а попытаться как бы «столкнуть» их друг с другом, включить в общую картину, чаще прибегая к сравнению, сопоставлениям. В конечном же счете - и к этому стремились авторы работы - важно было не только проследить, выделить крупным, планом ведущие поэтические тенденции, но и показать, что в пределах известной общности проявлялись достаточно разные индивидуальные и групповые устремления, что поэзия тех лет развивалась и одерживала свои важнейшие победы, преодолевая трудности, противоречия, ведя борьбу с враждебными течениями. 

Из источников эпистолярного характера следует отметить переписку 1955–1958 гг. между Г. Ивановым и И. Одоевцевой с Г. Адамовичем. Как вышло так, что теснейшая дружба, насчитывающая двадцать пять лет, сменилась пятнадцатилетней враждой? Что было настоящей причиной? Обоюдная зависть, — у одного к творческим успехам, у другого — к житейским? Об этом можно только догадываться, судя по второстепенным признакам: по намекам, отдельным интонациям писем. Или все-таки действительно главной причиной стало внезапное несходство политических убеждений?.. Примирение Г. Иванова с Г. Адамовичем происходит после 1953 г., в последний период их переписки, которая публикуется ниже. В ней гораздо больше писем к Одоевцевой, чем к Георгию Иванову, который, хотя и заключил с Адамовичем «худой мир», с прежней теплотой к нему относиться не начал. Так или иначе, публикация данного корпуса писем проливает свет на еще одну страницу истории русской эмиграции, литературных коллизий и крайне непростых личных взаимоотношений ее наиболее значимых фигур. Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. О.А. Коростелева. — М.: Библиотека-фонд «Русское зарубежье»: Русский путь, 2008. С. 449–552.

Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг. В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных. Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. О.А. Коростелева. — М.: Библиотека-фонд «Русское зарубежье»: Русский путь, 2008. С. 695–794.

Страх погребения заживо принято считать одной из базовых фобий человеческой психики. В медико-психиатрической литературе для его обозначения используется термин «тафофобия» (от греч. τάφος — гроб и φόβος — страх), включаемый в ряд других названий, указывающих на схожие психические расстройства — боязнь закрытого пространства (клаустрофобия), темноты (никтофобия), душных помещений (клитрофобия) и т. д. Именно поэтому с психологической точки зрения существование историй о мнимой смерти и погребении заживо не кажется удивительным. В них выражаются страхи, проистекающие из глубинных основ человеческой психофизики и в принципе не зависящие непосредственно от социокультурного контекста их трансмиссии.