Автор Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 37

Проснувшись, Альберт Бим, восьмидесяти двух лет от роду, стал свидетелем чуда, которое случилось то ли ночью, то ли на рассвете. Под одеялом образовался характерный бугорок, и это была не затекшая нога, а его верный друг, Альберт младший. Или просто Младшенький, который пришел, так сказать, в боевую готовность. «Привет, — сказал про себя Альберт Бим старший при виде этого зрелища, — давненько ты не вставал раньше меня — с июля семидесятого». А не позвать ли старых подружек посмотреть на чудо?

Под впечатлением от услышанной в баре песни рассказчик отправился искать свою первую любовь, девушку Салли. Однако «мужчины бывают с годами моложе ровесниц своих…»

Билл полюбил её в двенадцать лет. Анна ему помогала по алгебре в четырнадцать. Теперь, будучи супругами и разбирая почту, среди кипы счетов они нашли письмо. Жена похолодела: на письме от эзотерической компании, известной мужу, была приписка: «Приезжайте вместе с Констанс!». Жена начала долгосрочный наезд на Билла. Кто же такая Констанс, лихорадочно вспоминал он?..

Муж и жена выясняли отношения все утро, за ланчем перешли на повышенные тона, за кофе — на крик, часа в два перенесли ссору к бассейну. А к пяти приехала Констанс. Красавица блондинка с нимбом пышных волос, точеными руками, ногами от самой шеи. Супруги, каждый по своей причине, открыли рты…

Грин-Таун в штате Иллинойс, — самый безрадостный, тоскливый городишко за всю историю всех империй! Если бы здесь родился Наполеон, к девяти годам он бы сделал себе харакири. Юлий Цезарь в десять лет заколол бы себя собственным кинжалом… От скуки. Жизнь скучна, не падают дирижабли на масонский храм, никто не бросается с колокольни, нет рядом чудес. Полковник Стоунстил рванул на себя дверь, и осенние шепоты сразу вырвались на волю. Да разольется великий Нил, да зарастет его устье, — выдохнул полковник, широко раскрыв глаза, — если это не настоящая мумия из Древнего Египта, завернутая в подлинный папирус и просмоленные лоскуты! Как она попала на дельний берег озера, и сколько ждала своего часа, никто не знал. Почти никто. А она и не пряталась — лежала себе в просмоленной ветоши, лишь слегка тронутая временем.