Роман «Ожог» в середине застойных 70-х оказался свободен от давления идеологии и от «внутреннего цензора», от штампов соцреализма, от любых запретов и догм. В одной книге писатель высказал все, чего нельзя и как нельзя: смешно — о советской действительности, страшно — о сталинских лагерях, откровенно — о сексе честно — о мерзавцах любого уровня, романтично — о молодости и о себе и как всегда, пронзительно — о судьбах русской интеллигенции. Этот роман был написан просто потому, что не мог быть не написан. Он вырвался из души как крик, как выдох. Невероятный, невозможный, немыслимо высокий для тех лет градус свободы — настоящая обжигающая проза.
Роман «Ожог» в середине застойных 70-х оказался свободен от давления идеологии и от «внутреннего цензора», от штампов соцреализма, от любых запретов и догм. В одной книге писатель высказал все, чего нельзя и как нельзя: смешно — о советской действительности, страшно — о сталинских лагерях, откровенно — о сексе честно — о мерзавцах любого уровня, романтично — о молодости и о себе и как всегда, пронзительно — о судьбах русской интеллигенции. Этот роман был написан просто потому, что не мог быть не написан. Он вырвался из души как крик, как выдох. Невероятный, невозможный, немыслимо высокий для тех лет градус свободы — настоящая обжигающая проза.